По воспоминаниям Константина Симонова, с бумагами, подобранными Берией, начали было знакомить членов ЦК КПСС на Старой площади: «чтение было тяжелое», документы о непосредственном участии Сталина во всей истории с «врачами-убийцами» свидетельствовали «о его подозрительности и жестокости, граничащих с психозом». Но вскоре их перестали давать. И когда Симонов рассказал об этом не успевшим прочесть Фадееву и Корнейчуку, тоже членам ЦК, вернувшимся из заграничной поездки, «у них глаза полезли на лоб». Как отмечает Симонов, «было очень страшно прочесть те документы, свидетельствовавшие о начинавшемся распаде личности, о жестокости, о полубезумной подозрительности, те документы, которые на неделю сунул нам под нос пресеченный кем-то потом Берия». Но чтение оказалось небесполезным; Симонов таким образом уже в 1953-м был подготовлен к тому «нравственному удару», который довелось пережить многим во время речи Хрущева на ХХ съезде.
И сегодня эти документы — наглядное и убедительное свидетельство о силе и бессилии позднего Сталина, когда даже сотрудники аппарата МГБ понимали, как об этом писал в своей записке Гоглидзе, что их впрямую толкают на нарушение закона. Но ослушаться они не смели… Ну и чем не урок для дня сегодняшнего?
Объяснительная записка начальника 3 управления МВД СССР С.А. Гоглидзе министру внутренних дел СССР Л.П. Берии о расследовании в МГБ СССР «дела врачей». 26 марта
1953 г.
Совершенно секретно
26 марта 1953 года.
Товарищу Берия Л.П.
В связи с перегибами и извращениями, вскрытыми МГБ СССР по делу врачей Лечсанупра Кремля, арестованных чекистов и другим следственным делам, считаю своим долгом доложить Вам об обстоятельствах, приведших к столь серьезному провалу в работе…
Только осенью 1952 г. в связи со снятием бывшего начальника Лечсанупра Егорова и назначением на эту должность нового начальника товарища Куперина, я от министра госбезопасности товарища Игнатьева узнал, что якобы к руководству Лечсанупра Кремля пробрались нечестные люди, что следственными и агентурными материалами, материалами экспертизы доказано, что среди врачей и в первую очередь Лечсанупра существует вражеская группа, допускавшая преступное отношение к лечению руководителей Партии и Правительства и даже руководителей стран «народной демократии», представителей братских коммунистических партий и т.д.
В последующее время мне постепенно из уст товарища Игнатьева и Рюмина стали известны некоторые подробности этого дела. В частности, мне сообщили, что Следственной частью по особо важным делам под руководством бывшего начальника Рюмина была проделана большая «работа» по изучению историй болезней многих ответственных товарищей, лечение которых велось в Лечсанупре Кремля, и что для решения возникших перед МГБ СССР вопросов была проведена медицинская экспертиза (при этом не одна), для чего привлекались проверенные и опытные врачи из разных городов Советского Союза, и что якобы от них зашифровывались все данные, позволяющие судить о личности больных, врачах и заинтересованных учреждениях.
Рюмин даже похвалялся сложностью задач, решенных Следственной частью, и применением ряда оперативных комбинаций, позволивших ему разобраться в вопросах диагностики, качестве лечения, выявить лиц, допускавших преступное отношение к лечению руководителей Партии и Правительства, наносившее серьезный вред их здоровью, а в некоторых случаях приведшее к преждевременной смерти (т. Щербакова, т. Димитрова, т. Жданова).
В середине ноября месяца МГБ СССР были арестованы: бывшие начальники Лечсанупра Кремля Бусалов, Егоров, врачи Виноградов, Василенко, Майоров, Федоров, Карпай, Вовси, Коган и другие.
В течение всей осени 1952 г., бывая на докладе у министра госбезопасности товарища Игнатьева, я не мог не обратить внимания на его крайне подавленное моральное состояние. На мои вопросы товарищ Игнатьев постоянно ссылался на крайне медленный разворот следствия по делу «О террористической деятельности врачей в Лечсанупре», что, несмотря на ежедневные очень строгие указания и предупреждения товарища Сталина, не вскрываются корни и первоисточники террористической деятельности врачей в Лечсанупре, не выявляются сообщники и организаторы совершенных преступлений…
В связи с таким положением, говорил товарищ Игнатьев, товарищ Сталин работе МГБ дает резко отрицательную оценку.
В первых числах ноября месяца товарищи Игнатьев, Рясной, я и Рюмин были вызваны в кабинет к товарищу Сталину в связи с заявлением работников разведуправления МГБ товарищей Кащеева и Галицина и получили указания подготовить предложения о реорганизации разведывательной и контрразведывательной службы МГБ СССР. Наряду с этим вопросом товарищ Сталин предъявил всем нам очень серьезные претензии по ходу следствия врачей Лечсанупра Кремля.
Товарищ Сталин указал, что следователи работают без души, что они неумело используют противоречия и оговорки арестованных для их изобличения, неумело ставят вопросы, не цепляются как крючки за каждую даже мелкую возможность, чтобы поймать, взять в свои руки арестованного и т.д. и т.п.
К подобной оценке работы следователей и Следственной части по особо важным делам МГБ СССР товарищ Сталин возвращался постоянно как при личных вызовах, так и при телефонных разговорах со мной. Он никогда не имел ни тени сомнения по делу врачей Лечсанупра Кремля и считал, что это действительно действовала организованная террористическая группа и что благодаря политической беспечности, близорукости и благодушию работников МГБ, граничащих с преступлением перед Партией и Правительством, эта группа своевременно не была разоблачена.
Установилось определенное представление, что чекисты потеряли доверие Партии и Правительства и что прежде всего товарищ Сталин считал, что большая группа работников МГБ утратила политическое чутье, среди чекистов много карьеристов, шкурников, бездельников, ставящих свое личное благополучие выше государственных интересов. Короче говоря, нас считали вельможами, как нередко нам товарищ Сталин об этом говорил.
Во второй декаде ноября месяца заболел товарищ Игнатьев и слег в постель. 20 ноября товарищ Сталин вызвал к себе в кабинет товарищей Огольцова, Питовранова и меня для рассмотрения представленного нами проекта организации Главного разведывательного управления. Обсуждение представленного проекта проходило в крайне острой и накаленной обстановке. На нас обрушился целый ряд обвинений, носящих политический характер.
Если кратко их сформулировать, то они сводились к тому, что МГБ СССР допустило грубейшее нарушение в постановке разведывательной работы за границей, отказавшись от применения в борьбе с противником диверсий и террора, что мы, прикрываясь «гнилыми и вредными рассуждениями о якобы несовместимости с марксизмом-ленинизмом диверсии и террора против классовых врагов, скатились с позиции революционного марксизма-ленинизма на позиции буржуазного либерализма и пацифизма», что контрразведывательная работа внутри страны по борьбе с агентурой иностранных разведок также организована плохо и ведется неумело. Чекисты, будучи упоенными победами в Великой Отечественной войне и успехами коммунистического строительства, оказались пораженными идиотской болезнью благодушия и беспечностью, проявили политическую близорукость перед лицом вредительской и шпионско-диверсионной работы врагов.
В ходе этих обвинений товарищ Сталин иллюстрировал свои выводы делом врачей Лечсанупра Кремля и делом Абакумова — Шварцмана и под конец приема обещал устроить чекистам «всенародную чистку» от вельмож, бездельников, перерожденцев и т.д.
В этот же день было принято решение о назначении товарища Огольцова и меня первыми заместителями министра госбезопасности. В этой обстановке отказываться от назначения было невозможно, ибо это могло быть расценено трусостью и дезертирством.
Мне как первому заместителю министра было поручено наблюдение за работой следователей по особо важным делам, имея в виду в первую очередь разоблачение вредительства врачей Лечсанупра. Меня также обязали обновить состав следователей по особо важным делам, исключив из него негодных, и заменить их новыми свежими следовательскими силами из периферийных органов.
13 ноября был снят с должности заместителя министра и начальника Следственной части по особо важным делам Рюмин как не справившийся с работой, и Следственную часть временно возглавлял товарищ Соколов.
Товарищ Соколов познакомил меня с ходом следствия по врачам Лечсанупра. От него я узнал, что ко всем арестованным врачам по прямому указанию товарища Сталина применены меры физического воздействия и им на руки надеты наручники и что в результате этого почти все арестованные дают показания о своем преступном отношении к лечению руководителей Партии и Правительства. Такие показания дали в октябре Егоров, Бусалов, Майоров и Федоров, а в ноябре Виноградов и Василенко.
Указания о применении наручников и мер физического воздействия я сам лично слышал из уст товарища Сталина еще до доклада мне об этом товарищем Соколовым. При этом для избиения арестованных по прямому указанию была выделена специальная группа не из числа следователей.
Через несколько дней после моего назначения первым заместителем министра мне позвонил товарищ Поскребышев и сообщил, что 1 декабря состоится Президиум ЦК КПСС, на повестке дня которого стоят два вопроса МГБ: «О вредительстве в Лечсанупре Кремля» и «О положении дел в Министерстве государственной безопасности» и что следует по этим двум вопросам представить на имя товарища Сталина докладные записки и мне быть готовым для доклада на Президиуме.
1 декабря при обсуждении докладов на Президиуме и 5 декабря при принятии решения по докладам товарищ Сталин вновь и вновь с еще большей силой повторил свои прежние обвинения об извращениях в работе, указывая на то, что мы забыли старые традиции чекистов, забыли, что с озверевшим классовым врагом нельзя бороться в белых перчатках, что мы хотим оставаться «чистенькими», не применяя активных средств борьбы в интересах социалистического государства, забыли указания Ленина и т.д. Не были обойдены следователи. Товарищ Сталин говорил, что мы располагаем не революционными следователями, что они «бонзы», паразиты, меньшевики, в работе не проявляют никакого старания, довольствуются только признаниями арестованных и т.д.
Товарищ Сталин почти ежедневно интересовался ходом следствия по делу врачей и делу Абакумова — Шварцмана, разговаривая со мной по телефону, иногда вызывая к себе в кабинет. Разговаривал товарищ Сталин, как правило, с большим раздражением, постоянно высказывая неудовлетворение ходом следствия, бранил, угрожал и, как правило, требовал арестованных бить: «Бить, бить, смертным боем бить». Мои замечания, что это может привести к смерти арестованного, что некоторые арестованные, как, например, Вовси, Коган, дают показания без применения репрессий — вызвали еще большее раздражение и упреки, что его указания не выполняются.
В такой ненормальной обстановке шло следствие. От меня требовали признательных показаний о злонамеренных действиях арестованных врачей во всех случаях смерти ответственных работников (товарищей Жданова, Щербакова, Димитрова, Толбухина, Ефремова и др.) или во всех случаях серьезного заболевания (товарищей Андреева, Тореза, Токуда, Василевского, Говорова, Левченко и др.)*.
Естественно, что эти требования товарища Сталина я доводил до следователей.
Новые аресты производились без достаточных оснований, а порой без наличия какого-либо материала. Так были арестованы невропатолог Попова, отоларинголог Преображенский, терапевт Зеленин и др., на которых в МГБ не было никакого компрометирующего материала. Достаточно было какому-либо арестованному назвать нового врача, даже как участника консилиума, как правило, следовало указание товарища Сталина его арестовать.
В связи с этим мною много раз задерживалась посылка тех протоколов, где проходили новые лица, или такие протоколы посылались с указанием, что прошедшие по показаниям лица взяты в активную агентурную разработку и что результаты будут доложены дополнительно. Но и это не всегда давало положительные результаты.
Мне можно поставить совершенно естественный вопрос: как я оценивал дело врачей Лечсанупра?
Должен по совести признаться, в глубине души я никогда не верил, что в Лечсанупре Кремля существовала и организованно действовала террористическая группа и тем паче, что она работала по заданию капиталистических разведок. К такому выводу я пришел потому, что никто из арестованных сговора между собой не признавал, преднамеренное вредительство отрицал, а названные Виноградовым, Вовси, Коганом шпионские связи обрывались на умерших лицах.
Единственным живым человеком, названным Виноградовым, оказался ранее арестованный и осужденный на 25 лет врач Берлин. Он был доставлен из лагеря в Москву, «признался» в своей шпионской работе и дал развернутые показания. Однако проведенная проверка показала их полную несостоятельность, поэтому протоколы показаний Берлина в инстанции не посылались.
Еще менее убедительны были показания о связи арестованных врачей-евреев с международной организацией «Джойнт». Все показания арестованных шли на Шимелиовича, расстрелянного по делу «Еврейского антифашистского комитета». Сами показания о шпионаже были явно неубедительными.
Как мне стало известно, некоторые следователи в ходе следствия допускали явные нарушения советских законов: фальсифицировали показания арестованных, издевательски относились к ним, избивали их, хотя следователям делать это категорически запрещалось.
Все это могло произойти в результате отсутствия постоянного контроля и наблюдения за следователями, что, несомненно, способствовало развитию у некоторых следователей низменных чувств и привело их к преступлению. Вины за все это я не хочу с себя снимать, но должен сказать, и это могут все подтвердить, что во всех случаях, когда мне становилось известным неправильное поведение следователя с арестованным, я немедленно реагировал. Но что можно было сделать, когда были нарушены основы закона — узаконены наручники, кандалы, избиения, допросы без сна и отдыха. В этих условиях руководство не могло не утерять контроль за действиями своих подчиненных.
Быв заместитель
министра госбезопасности СССР
Гоглидзе
г. Москва
ЦА ФСБ. Ф. 4-ос. Оп. 11. Д. 1. Л. 315–322. Копия.
*Токуда Кюити (1894—1953) — Генеральный секретарь ЦК Компартии Японии. Торез Морис (1900—1964) — Генеральный секретарь ЦК Компартии Франции. Димитров Георги (1882—1949) — Генеральный секретарь ЦК Компартии Болгарии. Ефремов Александр Илларионович (1904—1951) — заместитель председателя Совета Министров СССР.
Никита Петров
Journal information