Толерантная рассказка

В стокгольмском аэропорту встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий - или, как сейчас модно говорить, массоизбыточный и массодефицитный. Первый только что пообедал в ресторане, и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него пивом и сигарами. Второй же только что вышел из зала прилёта и был навьючен чемоданами, сумками и планшетами. Пахло от него сладостями и кофейной гущей. Из-за его спины выглядывало худенькое существо неопределённого пола с длинным подбородком — супруг или супруга, и невысокий темнокожий мальчик.

— Малыш! — воскликнул толстый, увидев тонкого. — Ты ли это? Сванте, сколько зим, сколько лет!
— Батюшки! — изумился тонкий. — Карл! Друг детства! Откуда ты взялся?

Приятели крепко обнялись и устремили друг на друга глаза, полные слез. Оба были приятно ошеломлены.

— Милый мой! — начал тонкий после лобызания. — Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько! Такой же красавец, как и был! Такой же в меру упитанный мужчина! Всё так же в полном расцвете сил! Всё так же холост? Я уже состою в законном браке, как видишь... Это вот мой супруг, Калле, урожденный Блюмквист... родитель "Б"... А это наш сынишка, Исмаил, ученик 3 класса. Это, Исмаил, друг моего детства! Ах, как мы весело шалили!

Исмаил немного подумал, ещё немного подумал и сделал улыбку.

— Мы славно летали! — продолжал тонкий. — Помнишь, как мы курощали гомомучительницу? А как мы гоняли жуликов по крышам... ух! Настоящее привидение с мотором! Хо-хо-хо... такими шалунами были! Не бойся, Исмаил! Подойди к дяде поближе... А это мой супруг, урожденный Блюмквист... родитель "Б".

Исмаил немного подумал, ещё немного подумал и спрятался за спину родителя "А".

— Ну, как живешь, Малыш? — спросил толстый, восторженно глядя на друга. — Служишь где? Дослужился?
— Служу, милый мой! В риксдаг пробиваюсь, от социал-демократов. Обещают поддержку... С супругом — гей-активистом — пытались организвать парад гордости в Санкт-Петербурге, но еле ноги унесли... Всё-таки, эти русские — дикари, не понимают текущих трендов. Медведи, что с них взять... Ничего, скоро в риксдаге буду заседать, проведём законопроект о принудительной кастрации гомомучителей... Ну, а ты как? Стал пилотом, а?
— Нет, старик, поднимай повыше, — сказал толстый. — Я готовлюсь полететь в космос, собираюсь в Москву... кстати, моя русская жена отлично готовит плюшки!

Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны резиновой улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемоданы и сумки съежились, поморщились, планшеты и телефоны погасли... Длинный подбородок супруга стал еще длиннее; Исмаил испугался и мелко задрожал.

— Поздравляю, товарищ... Очень приятно! Друг, можно сказать, детства и вдруг обрусел! Хи-хи-хи.
— Ну, полно! — поморщился толстый. — Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства, и к чему тут эта русофобия?
— Помилуйте, товарищ... — захихикал тонкий, еще более съеживаясь. — Милостивое внимание космонавта... вроде как бы к звезде... красной... прикоснулся... Это вот, товарищ, сын мой Исмаил... супруг Калле, родитель "Б", некоторым образом...

Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и голубизны, что будущего космонавта стошнило. Он отвернулся от тонкого и не подал ему на прощанье руку.

Тонкий подёрнул плечиками и захихикал, как принято в их среде: "хи-хи-хи". Супруг его улыбнулся американской улыбкой. Исмаил шаркнул ногой и выпустил газ. Все трое были приятно ошеломлены.
Карлсон уверенно взял курс на Москву.